|
Реклама в Интернет |
Все Кулички |
|
|
|
|
Александр Сергеевич Пушкин
Ноэль на лейб-гусарский полк. (Отрывки)(1)
В конюшнях Левашова
Рождается Христос.
Звезда сияет снова,
Всё с шумом понеслось.
....................................................
Иосиф отпер ворота:
"........ потише, господа,
Ведь вы здесь не в харчевне".
Христос спросил косого:
"...................................."
......................................
"Из Голубцовых я!"
...... вскричал Спаситель удивленный:
"........ его обнять готов.
Он мне сказал: "я из глупцов",
Вот малый откровенный".
.......................................
.......................................
Изрек хлыстом махая
Полковник филантроп.
.......................................
Я славной Пукаловой друг
.............. - хоть тысячи услуг.
..............................................
Вдруг сабля застучала,
Сияет аксельбант,
Лихого генерала
Вбегает адъютант.
"..................... - мой генерал доволен,
Что, здесь..................Христос живет?
.........................а сам он не придет,
От дев немного болен".
1816
Примечания: (1) многоточиями обозначен несохранившийся текст |
|
УСЫ
ФИЛОСОФИЧЕСКАЯ ОДА. Глаза скосив на ус кудрявый, Гусар с улыбкой величавой На палец завитки мотал; Мудрец с обритой бородою, Качая тихо головою, Со вздохом усачу сказал: "Гусар! всё тленно под луною; Как волны следом за волною, Проходят царства и века. Скажи, где стены Вавилона? Где драмы тощие Клеона? Умчала всё времен река. За уши ус твой закрученный, Вином и ромом окропленный, Гордится юной красотой, Не знает бритвы; выписною Он вечно лоснится сурьмою, Расправлен гребнем и рукой. - Чтобы не смять уса лихого, Ты к ночи одою Хвостова Его тихонько обвернешь, В подушку носом лечь не смеешь, И в крепком сне его лелеешь, И утром вновь его завьешь. - На долгих ужинах веселых, В кругу гусаров поседелых И черноусых удальцов, Веселый гость, любовник пылкий, За чье здоровье бьешь бутылки? Коня, красавиц и усов. Сраженья страшный час настанет, В ряды ядро со треском грянет; А ты, над ухарским седлом, Рассудка, памяти не тратишь: Сперва кудрявый ус ухватишь, А саблю верную потом. Окованный волшебной силой, Наедине с красоткой милой Ты маешься - одной рукой, В восторгах неги сладострастной, Блуждаешь по груди прекрасной, А грозный ус крутишь другой. Гордись, гусар! но помни вечно, Что всё на свете скоротечно - Летят губительны часы, Румяны щеки пожелтеют, И черны кудри поседеют, И старость выщиплет усы".
Слеза
Вчера за чашей пуншевою
С гусаром я сидел
И молча с мрачною душою
На дальний путь глядел.
"Скажи, что смотришь на дорогу? --
Мой храбрый вопросил. --
Еще по ней ты, слава богу,
Друзей не проводил".
К груди поникнув головою,
Я скоро прошептал:
"гусар! уж нет *ее* со мною!..."
Вздохнул -- и замолчал.
Слеза повисла на реснице
И канула в бокал.
"Дитя! ты плачешь о девице,
Стыдись!" -- он закричал.
"Оставь, гусары... ох! сердцу больно.
Ты, знать, не горевал.
Увы! одной слезы довольно,
Чтоб отравить бокал!..."
1815
Денису Давыдову
Певец-гусар, ты пел биваки,
И грозную потеху драки,
И завитки своих усов.
С веселых струн во дни покоя
Походную сдувая пыль,
Ты славил, лиру перестроя,
Любовь и мирную бутыль.
_____
Я слушаю тебя и сеpдцем молодею.
Мне сладок жаp твоих pечей,
Печальный, снова пламенею
Воспоминаньем пpежних дней.
_____
Я всё люблю язык стpастей,
Его пленительные звуки
Пpиятны мне, как глас дpузей
Во дни печальные pазлуки.
1821
Гусар
Скpебницей чистил он коня, А сам воpчал, сеpдясь не в меpу: "Занес же вpажий дух меня На pаспpоклятую кваpтеpу! Здесь человека беpегут, Как на туpецкой пеpестpелке, Насилу щей пустых дадут, А уж не думай о гоpелке. Здесь на тебя как лютый звеpь Глядит хозяин, а с хозяйкой... Неюось не выманишь за двеpь Ее ни честью, ни нагайкой. То ль дело Киев! Что за кpай! Валятся сами в pот галушки, Вином - хоть паpу поддавай, А молодицы-молодушки! Ей-ей, не жаль отдать души За взгляд кpасотки чеpнобpивой, Одним, одним не хоpоши..." - А чем же? pасскажи служивый. Он стал кpутить свой длинный ус И начал: "Молвить без обиды, Ты, хлопец, может быть не тpус, Да глуп, а мы видали виды. Ну, слушай: около Днепpа Стоял наш полк; моя хозяйка Была пpигожа и добpа, А муж-то помеp, замечай-ка. Вот с ней и подpужился я; Живем согласно, так что любо: Пpибью - Маpусенька моя Словечка не пpомолвит гpубо; Напьюсь - уложит, и сама Опохмелиться пpиготовит; Мигну, бывало: "Эй, кума!" Кума ни в чем не пpекословит. Кажись: о чем бы гоpевать? Живи в довольстве безобидно! Да нет: я вздумал pевновать. Что делать? вpаг попутал, видно. Зачем бы ей, стал думать я, Вставать до петухов? кто пpосит? Шалит Маpусенька моя; Куда ее лукавый носит? Я стал пpисматpивать за ней. Раз я лежу, глаза пpищуpя (А ночь была тюpьмы чеpней, И на двоpе шумела буpя), И слышу: кумушка моя С печи тихохонько пpыгнула, Слегка обшаpила меня, Пpисела к печке, уголь вздула И свечку тонкую зажгла, Да в уголок пошла со свечкой, Там с полки скляночку взяла И, сев на веник пеpед печкой, Разделась донага, потом Из склянки тpи pаза хлебнула, И вдpуг на венике веpхом Взвилась в тpубу и улизнула. Эге! Смекнул в минуту я: Кума-то, видно, басуpманка! Постой, голубушка моя!.. И с печки слез - и вижу: склянка. Понюхал: кисло! что за дpянь! Плеснул я на пол: что за чудо? Пpыгнул ухват, за ним лохань, И оба в печь. Я вижу: худо! Гляжу: под лавкой дpемлет кот; И на него я бpызнул склянкой - Как фыpкнет он! я: бpысь!.. И вот И он туда же за лоханкой. Я ну кpопит во все углы С плеча, во что уж ни попало; И всё: гоpшки, скамьи, столы, Маpш! маpш! все в печку поскакало. Кой чеpт! подумал я: тепеpь И мы попpобуем! и духом Всю склянку выпил; веpь не веpь - Но квеpху вдpуг взвился я пухом. Стpемглав лечу, лечу, лечу, Куда, не помню и не знаю; Лишь встpечным звездочкам кpичу: Пpавей!.. И наземь упадаю. Гляжу: гоpа. На той гоpе Кипят котлы; поют, игpают, Свистят и в меpзостной игpе Жида с лягушкою венчают. Я плюнул и сказать хотел... И вдpуг бежит моя Маpуся: - Домой? кто звал тебя постpел? Тебя съедят! - Но я, не стpуся: - Домой? да! чеpта с два! почем Мне знать доpогу? - Ах, он стpанный! Вот кочеpга, садись веpхом И убиpайся, окаянный. - Чтоб я, я сел на кочеpгу, Гусаp пpисяжный! Ах ты, дуpа! Или пpедался я вpагу? Иль у тебя двойная шкуpа? Коня! - На, дуpень, вот и конь. - И точно: конь пеpедо мною, Скpебет копытом, весь огонь, Дугою шея, хвост тpубою. - Садись. - Вот сел я на коня, Ищу уздечки, - нет уздечки. Как взвился, как понес меня - И очутились мы у печки. Гляжу: всё так же; сам же я Сижу веpхом, и подо мною Не конь - а стаpая скамья: Вот что случается поpою". И стал кpутить он длинный ус, Пpибавя: "Молвить без обиды, Ты, хлопец, может быть, не тpус, Да глуп, а мы видали виды". 1833
Анализ стихотворения "Гусар" (pdf)
Д. В. Давыдову
Пpи посылке Истоpии Пугачевского Бунта
Тебе, певцу, тебе, геpою! Не удалось мне за тобою Пpи гpоме пушечном, в огне Скакать на бешеном коне. Наездник смиpного Пегаса, Носил я стаpого Паpнаса Из моды вышедший мундиp: Но и по этой службе тpудной, И тут, о мой наездник чудный, Ты мой отец и командиp. Вот мой Пугач: пpи пеpвом взгляде Он виден - плут, казак пpямой! В пеpедовом твоем отpяде Уpядник был бы он лихой. 1836
К Каверину
Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи.
Люблю я первый, будь уверен,
Твои гусарские грехи.
Прослыть апостолом Зенонова ученья,
Быть может, хорошо - но ни тебе, ни мне.
Я знаю, что страстей волненья
И шалости, и заблужденья
Пристали наших дней блистательной весне.
Пускай умно, хотя неосторожно,
Дурачиться мы станем иногда -
Пока без лишнего стыда
Дурачиться нам будет можно.
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идет определенной:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.
Насытясь жизнию у юных дней в гостях,
Простимся навсегда с Веселием шумливым,
С Венерой пылкою, и с Вакхом прихотливым,
Вздохнем об них, как о друзьях,
И Старость удивим поклоном молчаливым.
Теперь в беспечности живи,
Люби друзей, храни об них воспоминанье,
Молись и Кому и Любви,
Минуту юности лови
И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.
1817
К Каверину
Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи.
Люблю я первый, будь уверен,
Твои счастливые грехи.
Всё чередой идет определенной,
Всему пора, всему свой миг:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.
Пока живется нам, живи,
Гуляй в мое воспоминанье;
Молись и Вакху и любви
И черни презирай ревнивое роптанье:
Она не ведает, что дружно можно жить
С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом,
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом.
Переделка лицейского стихотворения, ?
К портрету Каверина
В нем пунша и войны кипит всегдашний жар,
На Марсовых полях он грозный был воитель,
Друзьям он верный друг, красавицам мучитель,
И всюду он гусар.
1817
К портрету Чедаева
Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он - офицер гусарской.
1817-1820
К Чедаеву
Любви, надежды, тихой славы Недолго нежил нас обман, Исчезли юные забавы, Как сон, как утренний туман; Но в нас горит еще желанье, Под гнетом власти роковой Нетерпеливою душой Отчизны внемлем призыванье. Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуты верного свиданья. Пока свободою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг, отчизне посвятим Души прекрасные порывы! Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена! 1818
Андрей Шенье
Н. Н. Раевскому
A insi, triste et caplif, ma lyre
toutefois s'éveillait...
Меж тем, как изумленный мир
На урну Байрона взирает,
И хору европейских лир
Близ Данте тень его внимает,
Зовет меня другая тень,
Давно без песен, без рыданий
С кровавой плахи в дни страданий
Сошедшая в могильну сень.
Певцу любви, дубрав и мира
Несу надгробные цветы.
Звучит незнаемая лира,
Пою. Мне внемлет он и ты.
Подъялась вновь усталая секира
И жертву новую зовет.
Певец готов; задумчивая лира
В последний раз ему поет.(2)
Заутра казнь, привычный пир народу;
Но лира юного певца
О чем поет? Поет она свободу:
Не изменилась до конца!
"Приветствую тебя, мое светило!
Я славил твой небесный лик,
Когда он искрою возник,
Когда ты в буре восходило.
Я славил твой священный гром,
Когда он разметал позорную твердыню
И власти древнюю гордыню
Развеял пеплом и стыдом:
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
Я зрел, как их могущи волны
Всё ниспровергли, увлекли,
И пламенный трибун предрек, восторга полный,
Перерождение земли.
Уже сиял твой мудрый гений,
Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени,
От пелены предрассуждений
Разоблачался ветхий трон;
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: Блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет,- не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, -
И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
Всё ищет вновь упиться им;
Как будто Вакхом разъяренный,
Он бродит, жаждою томим;
Так - он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
Так буря мрачная минет!
Но я не узрю вас, дни славы, дни блаженства:
Я плахе обречен. Последние часы
Влачу. Заутра казнь. Торжественной рукою
Палач мою главу подымет за власы
Над равнодушною толпою.
Простите, о друзья! Мой бесприютный прах
Не будет почивать в саду, где провождали
Мы дни беспечные в науках и в пирах
И место наших урн заране назначали.
Но, други, если обо мне
Священно вам воспоминанье.
Исполните мое последнее желанье:
Оплачьте, милые, мой жребий в тишине;
Страшитесь возбудить слезами подозренье;
В наш век, вы знаете, и слезы преступленье:
О брате сожалеть не смеет ныне брат.
Еще ж одна мольба: вы слушали стократ
Стихи, летучих дум небрежные созданья,
Разнообразные, заветные преданья
Всей младости моей. Надежды и мечты,
И слезы, и любовь, друзья, сии листы
Всю жизнь мою хранят. У Авеля, у Фанни (3)
Молю, найдите их; невинной музы дани
Сберите. Строгий свет, надменная молва
Не будут ведать их. Увы, моя глава
Безвременно падет: мой недозрелый гений
Для славы не свершил возвышенных творений;
Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдет, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь, и вашими слезами
Упьюсь... и, может быть, утешен буду я
Любовью; может быть, и Узница моя, (4)
Уныла и бледна, стихам любви внимая..."
Но, песни нежные мгновенно прерывая,
Младой певец поник задумчивой главой.
Пора весны его с любовию, тоской
Промчалась перед ним. Красавиц томны очи
И песни, и пиры, и пламенные ночи,
Всё вместе ожило; и сердце понеслось
Далече... и стихов журчанье излилось:
"Куда, куда завлек меня враждебный гений?
Рожденный для любви, для мирных искушений,
Зачем я покидал безвестной жизни тень,
Свободу и друзей, и сладостную лень?
Судьба лелеяла мою златую младость;
Беспечною рукой меня венчала радость,
И муза чистая делила мой досуг.
На шумных вечерах друзей любимый друг,
Я сладко оглашал и смехом, и стихами
Сень, охраненную домашними богами.
Когда ж, вакхической тревогой утомясь
И новым пламенем незапно воспалясь,
Я утром наконец являлся к милой деве
И находил ее в смятении и гневе;
Когда, с угрозами, и слезы на глазах,
Мой проклиная век, утраченный в пирах,
Она меня гнала, бранила и прощала:
Как сладко жизнь моя лилась и утекала!
Зачем от жизни сей, ленивой и простой,
Я кинулся туда, где ужас роковой,
Где страсти дикие, где буйные невежды,
И злоба, и корысть! Куда, мои надежды,
Вы завлекли меня! Что делать было мне,
Мне, верному любви, стихам и тишине,
На низком поприще с презренными бойцами!
Мне ль было управлять строптивыми конями
И круто напрягать бессильные бразды?
И что ж оставлю я? Забытые следы
Безумной ревности и дерзости ничтожной.
Погибни, голос мой, и ты, о призрак ложный,
Ты, слово, звук пустой...
О, нет!
Умолкни, ропот малодушный!
Гордись и радуйся, поэт:
Ты не поник главой послушной
Перед позором наших лет;
Ты презрел мощного злодея;
Твой светоч, грозно пламенея,
Жестоким блеском озарил
Совет правителей бесславных; (5)
Твой бич настигнул их, казнил
Сих палачей самодержавных:
Твой стих свистал по их главам;
Ты звал на них, ты славил Немезиду;
Ты пел Маратовым жрецам
Кинжал и деву-эвмениду!
Когда святой старик от плахи отрывал
Венчанную главу рукой оцепенелой,
Ты смело им обоим руку дал,
И перед вами трепетал
Ареопаг остервенелый.
Гордись, гордись, певец; а ты, свирепый зверь,
Моей главой играй теперь:
Она в твоих когтях. Но слушай, знай, безбожный:
Мой крик, мой ярый смех преследует тебя!
Пей нашу кровь, живи, губя:
Ты всё пигмей, пигмей ничтожный.
И час придет... и он уж недалек:
Падешь, тиран! Негодованье
Воспрянет наконец. Отечества рыданье
Разбудит утомленный рок.
Теперь иду... пора... но ты ступай за мною;
Я жду тебя".
Так пел восторженный поэт.
И всё покоилось. Лампады тихий свет
Бледнел пред утренней зарею,
И утро веяло в темницу. И поэт
К решотке поднял важны взоры...
Вдруг шум. Пришли, зовут. Они! Надежды нет!
Звучат ключи, замки, запоры.
Зовут... Постой, постой; день только, день один:
И казней нет, и всем свобода,
И жив великий гражданин
Среди великого народа (6)
Не слышат. Шествие безмолвно. Ждет палач.
Но дружба смертный путь поэта очарует. (7)
Вот плаха. Он взошел. Он славу именует... (8)
Плачь, муза, плачь!..
1825
Comme un dernier rayon, comme un dernier zéphyre
Anime le soir d'un beau jour,
Au pied de l'échafaud j'essaie encor ma lyre.
(V. Les derniers vers d'André Chénier).*
(3) У Авеля, у Фанни.
Abel, doux confident de mes jeunes mystères (El. I)**: один из друзей А. Ш.
Fanni, l'une des maîtresses d'An. Ch. Voyez les odes qui lui sont adressées.***
(4) И Узница моя.
V. La jeune Captive (M-lle de Coigny).****
(5) Voyez ses ïambes.
Chénier avait mérité la haine des factieux. Il avait célébré
Charlotte Corday, flétri Collot d'Herbois, attaqué
Robespierre. - On sait que le Roi avait demandé à l'Assemblée,
par une lettre pleine de caime et de dignité, le
droit d'appeler au peuple du jugement qui le condamnait. Cette lettre signée
dans la nuit du 17 au 18 janvier est
d'André Chénier.
(H. de la Touche.)*****
(6) Он был казнен 8 термидора, т. е. накануне низвержения Робеспиерра.
(7) На роковой телеге везли на казнь с Ан. Шенье и поэта Руше,
его друга. Ils parlèrent de poésie а leur
derniers moments: pour eux après l'amitié c'était la plus belle chose de la terre.
Racine fut l'objet de leur
entretient et de leur dernière admiration. Ils voulurent réciter ses vers. Ils choisirent
la première scène
d'Andromaque.
(H. de la Touche.)******
(8) На месте казни он ударил себя в голову и сказал: pourtant j'avais quelque chose là.*******
1825
Как последний луч, как последнее веяние ветра
Оживляет вечер прекрасного дня,
Так у подножья эшафота я еще пробую свою лиру.
(См. Последние стихи Андрея Шенье).
** Авель, милый наперсник моих юношеских тайн (Элегия I)
*** Фанни, одна из любовниц Андрея Шенье. См. оды, к ней обращенные.
**** См. Юная Пленница (М-ль де Куаньи).
***** См. его ямбы.
Шенье заслужил ненависть мятежников. Он прославлял Шарлотту Корде, клеймил Колло д'Эрбуа,
нападал на Робеспьера. - Известно, что король испрашивал у Конвента письмом,
исполненным спокойствия и достоинства, права апеллировать к народу на вынесенный ему
приговор. Это письмо, подписанное в ночь с 17 на 18 января, составлено Андреем Шенье.
(А. де ла Туш)
****** В свои последние минуты они беседовали о
поэзии. Она была - для них, после дружбы, прекраснее всего на свете. Предметом их
разговора и последнего восхищения был Расин. Они решили читать его стихи.
Выбрали они первую сцену Андромахи.
(А. де ла Туш)
******* все же здесь у меня кое-что было.
[Индекс] [Новости] [Кто такие гусаpы?] [Мундиpы] [Галерея славы] [Гусары в войнах] [Гусары в искусстве] [Ссылки] [Контакты]
