Воспоминания ротмистра Шанидзе


Ех, господа, вспоминать, так вспоминать. Правда, я тогда уже студентом
четвертого курса был... Имен называь не буду из искреннего уважения,
переходящего в тайную страсть, которую я до сих пор испытываю к
героине рассказа.

Случай первый:
Идет защита курсовых работ по физической, прости Господи, химии. Я
сижу на галерке с очень крассивой интеллигентного вида брюнеткой
восточного вида и время от времени обмениваюсь с ней язвительными
репликами по поводу выступления маящейся у доски одногруппницы.
Через некоторое время мы привлекли таки внимание кураторов, женщин
одиноких и злобных. Тут приходит моя очередь выступать. Собираю
манатки, иду на эшафот. Пока рисую на доске иллюстрации, одна из
светил науки тихо, но на всю аудиторию замечает: "Вот же бабник,
даже на защиту курсовой умудрился девку приволочь." Ну, моей
репутации это бы уже не повредило, и это знали все. Оскорбление было
расчитано не на меня, вернее на меня, но по подлому, через унижение
любимой (как им казалось) девушки. Девушка же встала и, в гробовой
тишине, просто так сказала: "Я не девка. Я научный руководитель." И
фамилию назвала. И ведь, что характерно, не соврала. Ну не виноватая
она была, что в 34 года докторскую защитила, умидрившись при этом
не растерять ни капли своей девичьей свежести. Еффект был подобен
американской операции "буря в пустыне" - кураторши-то все в кандидатах
ходили, несмотря на всю свою уродливость и преданность науке. Потом,
когда я невредимый сходил с эшафота, она расставила точки над и,
обняв меня (якобы от радости) и прижав к своей пленительной груди.
На публику, конечно. Долго потом смеялись.

Случай второй: 
Сидим на какой-то квартире, на Ленинском проспекте, наполненной весьма
разношерстной публикой, закусываем. На столе, как положено, бутыль
клюквенной настойки - фирменный напиток многих поколений московских
биохимиков, салаты, там, всякие, дефициты. Из античной радиолы "Бесаме
мучо" льется, навевая воспоминания о небезызвестном случае в доме на
Котельнической набережной, столь мастерски увековеченном в кинофильме
"Москва слезам не верит". 
В компании тосковала пара остро одиноких дам, компенсирующая
отсутствие внимания со стороны мужчин партией в гусарика. Вдруг в
комнату, как флагманский линкор, вплывает майор лет сорока в окружении
кораблей обслуги в лице маленького очкарика неопределенного возраста.
Оказывается, боевая эскадра была вызвана по тревоге сердобольной
хозяйкой с целью уничтожения тяжелого и многолетнего бремени
одиночества, привычно лежащего на скорбных плечах унылых
преферансисток. Флагман, умело оценив обстановку, отметился для
проформы у дивана с картежницами методом подсказывания в паре сдач,
и, поняв, что диван и сидящие на нем не представляют для флота
никакого интереса, двинул прямиком ко мне. Я как раз с парным танцем
закруглялся, а в партнершах была моя очаровательная начальница.
Она, решив вздохнуть свежим воздухом, пошла с сигаретой на балкон, а
военный ко мне. Я, натурально, весь заинтригованный, жду, чего ему
надобно, болезному. Болезному, как выяснилось было надобно мою
начальницу. Действовал он по-военному прямо - предложил пятьсот
рублей - около пяти долларов по тем временам. Это чтоб я не мельтешил. 
А начальница моя, должен заметить, женщина добропорядочная,
несмотря на красоту, при муже и даже с ребенком. Со мной же у нее
была нежная дружба, основанная на кавказском взаимопонимании и
единении душ на почве отношения к жизни по принципу "Мир уцелел
потому, что смеялся". О сексе же речи у нас никогда ни шло, ибо
разве можно в такую женщину эту мерзость совать?
По всему было видно, что флагман вполне серьезно собирается на
абордаж. Я с тоской понял, что празднику конец, ибо остальную
часть вечера придется посвятить недаванию начальницы в обиду. Я
по-кавказски вспыхнул, сказал, что в Тбилиси за такое предложение
убили бы сразу, даром, что гость. Потом, якобы немного успокоившись,
сказал так же, что у нас все серьезно и что, принимая во внимание
неосведомленность защитника Родины, я зла держать не буду, если,
конечно, он отстанет. Защитник Родины приуныл и налег с горя на
клюквенную настойку. Когда предмет спора вернулся с балкона, я снова
пригласил ее на танец и все изложил тихонько по-английски, ибо корабль
обслуживания все время отирался поблизости, занимаясь
гидроакустикой. Военный время от времени порывался сблизиться и даже
умудрился обявить о своих планах проводить не только домой, но и на
край света. Мы исправно играли во влюбленных - с держанием рук,
сниманием волосков с одежды, курением одной сигареты и прочими
атрибутами нежной страсти. Играли, пока военный еще был в состоянии
наливать себе сам. Как только состояние это перешло в глубокий сон, мы
облегченно вернулись к нашим обычным взаимоотношениям глубокого
взаимопонимаюя. Через пару часов, впрочем, военный очнулся -
тренированный был, гад. Пришлось даму уводить. Слухов потом было на
кафедре...
Жену мою, господа, кстати, зовут Ириной - в честь моего научного
руководителя. Я ей обещал, а обещания свои я стараюсь держать.
По возможности, конечно.

князь Шанидзе