Воспоминания ротмистра Шанидзе Ех, господа, вспоминать, так вспоминать. Правда, я тогда уже студентом четвертого курса был... Имен называь не буду из искреннего уважения, переходящего в тайную страсть, которую я до сих пор испытываю к героине рассказа. Случай первый: Идет защита курсовых работ по физической, прости Господи, химии. Я сижу на галерке с очень крассивой интеллигентного вида брюнеткой восточного вида и время от времени обмениваюсь с ней язвительными репликами по поводу выступления маящейся у доски одногруппницы. Через некоторое время мы привлекли таки внимание кураторов, женщин одиноких и злобных. Тут приходит моя очередь выступать. Собираю манатки, иду на эшафот. Пока рисую на доске иллюстрации, одна из светил науки тихо, но на всю аудиторию замечает: "Вот же бабник, даже на защиту курсовой умудрился девку приволочь." Ну, моей репутации это бы уже не повредило, и это знали все. Оскорбление было расчитано не на меня, вернее на меня, но по подлому, через унижение любимой (как им казалось) девушки. Девушка же встала и, в гробовой тишине, просто так сказала: "Я не девка. Я научный руководитель." И фамилию назвала. И ведь, что характерно, не соврала. Ну не виноватая она была, что в 34 года докторскую защитила, умидрившись при этом не растерять ни капли своей девичьей свежести. Еффект был подобен американской операции "буря в пустыне" - кураторши-то все в кандидатах ходили, несмотря на всю свою уродливость и преданность науке. Потом, когда я невредимый сходил с эшафота, она расставила точки над и, обняв меня (якобы от радости) и прижав к своей пленительной груди. На публику, конечно. Долго потом смеялись. Случай второй: Сидим на какой-то квартире, на Ленинском проспекте, наполненной весьма разношерстной публикой, закусываем. На столе, как положено, бутыль клюквенной настойки - фирменный напиток многих поколений московских биохимиков, салаты, там, всякие, дефициты. Из античной радиолы "Бесаме мучо" льется, навевая воспоминания о небезызвестном случае в доме на Котельнической набережной, столь мастерски увековеченном в кинофильме "Москва слезам не верит". В компании тосковала пара остро одиноких дам, компенсирующая отсутствие внимания со стороны мужчин партией в гусарика. Вдруг в комнату, как флагманский линкор, вплывает майор лет сорока в окружении кораблей обслуги в лице маленького очкарика неопределенного возраста. Оказывается, боевая эскадра была вызвана по тревоге сердобольной хозяйкой с целью уничтожения тяжелого и многолетнего бремени одиночества, привычно лежащего на скорбных плечах унылых преферансисток. Флагман, умело оценив обстановку, отметился для проформы у дивана с картежницами методом подсказывания в паре сдач, и, поняв, что диван и сидящие на нем не представляют для флота никакого интереса, двинул прямиком ко мне. Я как раз с парным танцем закруглялся, а в партнершах была моя очаровательная начальница. Она, решив вздохнуть свежим воздухом, пошла с сигаретой на балкон, а военный ко мне. Я, натурально, весь заинтригованный, жду, чего ему надобно, болезному. Болезному, как выяснилось было надобно мою начальницу. Действовал он по-военному прямо - предложил пятьсот рублей - около пяти долларов по тем временам. Это чтоб я не мельтешил. А начальница моя, должен заметить, женщина добропорядочная, несмотря на красоту, при муже и даже с ребенком. Со мной же у нее была нежная дружба, основанная на кавказском взаимопонимании и единении душ на почве отношения к жизни по принципу "Мир уцелел потому, что смеялся". О сексе же речи у нас никогда ни шло, ибо разве можно в такую женщину эту мерзость совать? По всему было видно, что флагман вполне серьезно собирается на абордаж. Я с тоской понял, что празднику конец, ибо остальную часть вечера придется посвятить недаванию начальницы в обиду. Я по-кавказски вспыхнул, сказал, что в Тбилиси за такое предложение убили бы сразу, даром, что гость. Потом, якобы немного успокоившись, сказал так же, что у нас все серьезно и что, принимая во внимание неосведомленность защитника Родины, я зла держать не буду, если, конечно, он отстанет. Защитник Родины приуныл и налег с горя на клюквенную настойку. Когда предмет спора вернулся с балкона, я снова пригласил ее на танец и все изложил тихонько по-английски, ибо корабль обслуживания все время отирался поблизости, занимаясь гидроакустикой. Военный время от времени порывался сблизиться и даже умудрился обявить о своих планах проводить не только домой, но и на край света. Мы исправно играли во влюбленных - с держанием рук, сниманием волосков с одежды, курением одной сигареты и прочими атрибутами нежной страсти. Играли, пока военный еще был в состоянии наливать себе сам. Как только состояние это перешло в глубокий сон, мы облегченно вернулись к нашим обычным взаимоотношениям глубокого взаимопонимаюя. Через пару часов, впрочем, военный очнулся - тренированный был, гад. Пришлось даму уводить. Слухов потом было на кафедре... Жену мою, господа, кстати, зовут Ириной - в честь моего научного руководителя. Я ей обещал, а обещания свои я стараюсь держать. По возможности, конечно. князь Шанидзе